Избранное. В 2 томах [Том 1] - Леонгард Франк

прочертив в воздухе косую линию, он упал с кровельного желоба на еще совершенно безлюдную улицу, отряхнулся и тотчас же стал бранить грозу, смывшую с мостовой все лошадиные катышки.

А четверть часа спустя солнечное небо над добела вымытым городом было таким чистым и ясным, что, казалось, с него никогда уже не упадет и капли дождя. Хорошая погода теперь установилась надолго.

Восьмидесятитрехлетняя тетушка с трудом приподнялась в постели и посмотрела в окно, — она смотрела долго и пристально. Фрау Люкс и Ханна куда-то ушли. Старуха осталась одна в доме.

Она выросла в деревне и разбиралась в погоде. Придав своему черепу мертвеца истовое благолепие смерти и сложив дрожащие руки, она почила, озаренная мягкими лучами заходящего солнца. Тонкие, как черточка, чуть приоткрытые губы, казалось, говорили: «А похороны у меня будут не хуже, чем у людей».

— Значит, то есть опять поставила на своем! — Ганс Люкс еще много лет спустя утверждал, что тетушка ни за что бы тогда не померла, если бы не была уверена, что хоронить ее будут в хорошую погоду.

Когда Оскар явился с тридцатью шестью марками, Ганс Люкс торжественно распахнул перед ним дверь:

— Значит, то есть только что с миром отошла!

«Он наследует по меньшей мере две тысячи. Его сестре достанутся две и ему две», — сразу же подумал Оскар и сказал:

— Сердечно соболезную! — Теперь Ганс может снять пустующую мастерскую на Целлерштрассе и открыть слесарную.

Он пошел проводить приятеля по Целлерштрассе к гробовщику. Оба молчали и думали об одном.

Ганса Люкса распирала жажда деятельности. Какого размера должна быть вывеска и что на ней написать, он уже давно решил, надумал и куда поставить модель паровоза, чтобы каждый заказчик сразу же убедился, какие у хозяина золотые руки.

— Да, да, печально, когда кто-нибудь от нас уходит.

— Значит, то есть и как еще печально!

Но вот и дом с пустующей мастерской. Ганс Люкс не мог не остановиться. Просто не мог. Он пожирал мастерскую глазами.

Оскар честно сказал:

— Ну, теперь ты заживешь по-новому.

— Полтора года, дорогой, полтора года просидеть без заработка. Это не шутка. — Все невыносимое бремя этих тяжелых лет сосредоточилось в его взгляде, но теперь он сбросил это бремя на мостовую. Он растрогался: — Закажу новый катафалк. Значит, то есть все точно так, как она хотела! А не старые дроги!

Стиснув зубы и сжав кулаки, он заставил себя оторваться от мастерской.

— Значит, встретимся на похоронах!

— Или наследство получай, или на тот свет ступай! — прошептал Оскар и улыбнулся. Первый раз в жизни он так удачно сострил. И чем-то вдруг удрученный поплелся дальше. Белесые усики его вздрагивали.

«Черный аскалонский кит» был заколочен. На двери мальчишки уже вывели мелом надпись: «Прогорел!»

У Оскара даже руки и ноги вспотели, когда он подумал, не сходить ли к наследникам Молитора и не попросить ли их сдать ему в аренду трактир. Решение пришло само собой, помимо его воли.

Собственно, и в тот раз он отправился к Молитору по тому же делу и попал в такой ужасный переплет… Однако ноги Оскара уже несли его через мост.

Наследники Молитора жили возле бульвара в роскошном старинном особняке. Перед дверью Оскар еще колебался.

— А что, если они сразу позовут полицию?

Уже два дня спустя члены общества тяжелоатлетов «Голиаф» и клуба игроков в скат «Деньги на бочку» возобновили свои собрания в «Черном аскалонском ките».

Господин Молитор, высокий сухопарый человек, всегда ходивший в сюртуке — зимой в черном, летом в сером, — не преминул прибыть на торжественное открытие и воочию мог убедиться, что жажда тяжелоатлетов служит не меньшей гарантией, чем любое банковское обеспечение.

У него была седая шкиперская бородка, а в широком рту спереди торчал золотой зуб, которым он неизменно при встрече приводил в изумление всех вюрцбургских девочек. Обыкновенно он низко нагибался и похлопывал их по маленькой попке. Он походил на представительного голландского судовладельца.

Оскар самолично поднес ему кружку пива; рука его дрожала.

То было в среду.

В четверг этой столь богатой событиями недели — подручный Клеттерера уже отнес тяжелый чемодан Томаса на вокзал, поезд отходил в восемь вечера — Ханна отправилась к сестре Гуфа в отель. Она долго прихорашивалась и в первый раз в жизни напудрила щеки. Она была приглашена на чашку чая. Пудреница, подарок сестры доктора, лежала в сумочке, — причина достаточная, чтобы сиять от удовольствия.

Томаса она не видела целую неделю и ничего не знала о его намерении покинуть Вюрцбург. Ее мать и фрау Клеттерер считали, что лучше не вмешиваться в размолвку, и ничего ей не сообщили.

Впереди нее мячиком катился по Каштановой аллее господин Тэкстэкс. Он шел из садоводства Клеттерера, куда заходил посоветоваться насчет своей тельтоверской репки, и только что возле опытной грядки прослушал целую лекцию Томаса о значении интенсивного земледелия в народном хозяйстве.

«Интенсивное сельское хозяйство» — таков будет, очевидно, лозунг лейбористов на предстоящих выборах в Англии.

— Каждому, тэк-с, рабочему свой домик и поле.

— Да, так примерно они обещают. Конечно, все это сплошной обман, но как лозунг в предвыборной борьбе придумано неплохо.

— Тэк-с, тэк-с… А как же тогда в Швейцарии? Там ведь либо стоишь наверху и смотришь вниз, либо стоишь внизу и смотришь вверх. Годной для обработки земли почти что нет. А ведь, казалось бы, именно Швейцария… Любопытный народ эти швейцарцы! Делают, тэк-с, часы, всякие там вышивки, а кто попредприимчивее — бродит по свету в поисках приключений. Любопытный, однако, тэк-с, народ!

«Так вот почему он битые полчаса болтает со мной о предвыборных лозунгах!»

— Тэк-с, знаете, заядлые анархисты с поддельными документами!

Томас, молча, иронически улыбаясь, поглядел господину Тэкстэкс прямо в глаза.

— Он же только бумагу портит, пишет длиннейшие письма да играет на флейте… Превосходный оружейник и совершенно безобидный человек.

— Тэк-с, тэк-с!

И вдруг этот хитрый, несомненно способный следователь, который прикидывался и выглядел таким безобидным, меж тем как на самом деле многих уже засадил в тюрьму и отправил на виселицу, показался двадцатилетнему юноше вконец испорченным и разложившимся человеком.

Ханна обогнала катившийся по тротуару черный мячик. Господин Тэкстэкс внимательно поглядел на грациозную игру ее ножек и бедер, на очень короткую юбку и чулки телесного цвета, задумчиво погладил свои гусиные перья и пробормотал:

— Тэк-с, тэк-с.

Сестра Гуфа слегка передвинула стулья, постелила вышитую салфеточку ручной работы, между туалетными принадлежностями и на чайный столик поставила цветы. И этот номер гостиницы, который ей предстояло покинуть через несколько часов, — труппа должна была завтра выступать в Лоре-на-Майне, — выглядел